Почему самое востребованное издание на карельском — словарь, как «собака» превратилась в «поросячий хвостик» и кого можно ёйгать
Карельский язык — Karjalan kieli
Этнический язык карелов
Уральские > финно-угорские > прибалтийско-финские > северные > карельский
Главным образом карелы проживают в Республике Карелия и Тверской области, а также в Ленинградской, Мурманской, Московской, Архангельской, Вологодской областях России и в Финляндии. В 2010 году из 60 815 российских карелов родным языком владели 25 605 человек.Социально-демографический портрет России: по итогам Всероссийской переписи населения 2010 года
">3 Карельский язык не имеет официального статуса в Карелии, но получает поддержку правительства как язык титульной этнической группы республики. На карельском не проводится обучение, но в Карелии его изучают как предмет, а в Петрозаводском университете готовят специалистов по карельской филологии. Язык находится под серьезной угрозой исчезновения; его функциональное пространство ограничено сферой семейного общения, образования, СМИ, художественной литературы.Татьяна Пашкова:
— Что свойственно для всего карельского языка, так это его так называемая мелодичность. Например, «открывает» будет avuau. То есть, представляете, слово состоит из пяти букв, и из них только одна — согласная. Иногда вызывает трудности при произношении слово čiučoi («воробей»), хотя оно красивое, мне это слово очень нравится. В нем есть дифтонги внутри и на конце. Именно они придают такую мелодичность языку.
Анна Михайловна Добрякова (17.09.1948 — 12.10.2020)
— Konža Työ lapšena olija, omašta pereheštä, kuin karielakši paistih…
— Da, omašša pereheššä pagizima nagole karielakši, kaikin šubi karielakši i pagizima. Potomu što oldih karielattena kaikki roditel’at i buabot i kaikin karielat. I vobšče miän tämä randa oli kaikin karielazet. Oli sel’soveta, oli puoli oli, men’še … emämbi oli karielua, čem venakkuo sel’sovetašša. No myö i pagizima nagole karielakši, a konža školašša opaštuma, niin tuldih šielä venakot tuldih i myö tiälä mänimä. No jo konža školašša opaštuma, jo boleje-meneje, jo myö kaikki veniäläzekse olima, venakokši pagizima.
— A voiččigo školašša paissa karielakši?
— Šanottih, što pidäy paissa veniäläkši.
— A koissa?
— A koissa myö pagizima karielakši.
— A vot toizinke lapšinke kyläššä?
— Toizinke lapšinke kyläššä tože, kaikin karielazet olima. Daže oldih venakot meilä i vs’o ravno hyö karielakši opaššuttih, mienke paistih karielakši… Ka oli meilä direktora tämä … eto, Aleksandr Stepanovič oli Nečajevan oli. Oldih venakot hyö, pereh oli, vs’o ravno lapšet kaikin karielakši paistih, opaššuttih, konža meilä tänne tuldih i karielakši paistih.
— A mytyš eländä oli kyläššä ennen?
— Kyläššä ših aigah eländä konešno evlun hyvä, potomu što näimmä i nälgiä. Mie daže muissan, konža miula… V pes’at tret’jem godu kuoli Stalin, myö čikonke, t’ota, t’otanke omanke, olima kylmänyttä juablokkua kaivoma, keräimmä jo pellošta, jo ves… Lumi oli šulannun. Tulima kodih, toimma šene, pezimä. Baballa evlun daže, evlun daže i jauhuo hyviä midä-lau… I lämmitti kiuan i paisto ka še kartoška m’orzloista, kylmännyöštä juablokašta ka paisto babaškua. Mie nagole kaiken ijän duumaičin: ”Ka kažvan, rubien nagole näidä babaškoida šyömäh!”.
— A kuin näidä paissetah?
— Niin ka tämä, kuin paissettih? Keräimmä kylmännyöt juablokat, hyö ynnäh männyöt ka kuin tahaš. Pežet. Tämä kaikki škura, ka tämä, nahka, kožuran heitätten šežen, ketun, značit, eto samoje. Kaikki šubi razomn’oš, ollou vähäzen maiduo pannah, evle niin vobšče vejen, vähäzen jauhuo, šuolua i kiuguašša riehtilällä paissettih še. I nagole šanou: ”Parembua, vkusnoimbua babaškua evlun.” A vielä, a tämä, a Nasto-baba paisto hiän… Nagole luadi koissa krahmalua, t’orkičči juablokkua. I ka hiän krahmala jättäy, a otžimkoista šenistä, otžimkoista hiän paisto tože babaškua. I mie nagole šanon: ”Vkusnoimbua šestä evlun! Kažvan, rubien nagole juablokkababaškua paistamah.” Vot! Kanfetkua tože ylen evlun. No meilä Nasto-buabo oli ves’ma, kuin šanuo, hiän ves’ma šuačči što vunukkoida, a myö olima vanhemmat vunukat. Hiän toko kiuguan lämmittäy, kaikin pyyhkiy kiugualda tuhkattena. Tuou sv’oklua, ves’ma äijän kažvatti. Hiän sv’oklua tuou, panou kiuguah päiväkši. Sv’oklat paissutah. Illalla šuau. Mie hänenke sv’oklat čistimä, kaikennävöstä figurkua leikkuamma, panou protvin’alla. Toissa piänä hiän šene kaikki kuivuau kiuguašša. I parembua šestä kanfetkua meilä evlun. Vot tak što kaikkeh rukah.
No miän Nasto-buabo oli, vobšče hiän žemmuone… Händä kyläššä kaikin šuattih. Hiän, hiän vopervih, hiän oli hyvä kostoprava. No hiän perelomoida ei leččin, no hiän, jesli vivihat ili midä oli, hiän hyvin lečči. Hänellyö kaikki okruga käveldih. I šidä, hiän kuin… Hiän vobšče oli žemmuone ristikanža… Hiän, naprimer, jesli hiän luadiu snačala olutta, posle olutta hiän luadiu vuašua. Šeizo hänellä šuuri, tämä, puine prosto. I häneh talvella jogo ildua kaikin kylä bitonazinke käveldih vuašua vaš. Hänellä… Hiän kažvatti ves’ma äijän ogurčua. Hänellä kladovkan alla šeizo tordo na tridcat’ dva vedra. Hiän heidä šuolai, ka ennein šuolai po četire vedra i šinne nagole pani. No hiän nikonža šeni ei kylmättän, ogurčoida. Jogo päiviä hiän, kiugua lämbei, hiän palavoitti kivie, šinne laški. Ogurčat nikonža ei kylmetty. I kaikki kylä jogo… käveldih hänen ogurčua vaššena. Hiän kaikkie kyliä obespečivaičči, kopitettih… Hiän jogo… v etom otnošenii…
Mie ves’ma hyvin muissuttin, što nagole, jesli myö ka keräyvymmä omattena kaikki, meidä vet’ on äijä, viijen keššä olemma. Keräyvymmä yhteh, niin nagole muisuttelemma baban i kanfetkoida, baban ogurčoida…
Šidä hyö zavedittih čolattena. Ka heilä oli, jesli toko baba šano: ”Tämpiän elgiä tulgua s utra!” Illalla lämmittäy kakši- kolmeved’ornoida samvaurua, pihalla šeizattau stolat, vain šanou: ”Tuogua koista leibiä!” Evlun, oli jygie, leibiä evlun. Niin ka hiän šeizattau i, značit, mettä šeizattau kaikkie, i v sotah, kaikennävöstä. I kaikki ken… I yksi ristikanža šiiričči ei proidin, štob hänen ei ugoščaidu, ob’azatel’no. Kaikki lapšet, kaikki šubi keräi i kaikkie šyötti nagole, kaikki šubi.
— Когда Вы были ребенком, о своей семье, как по-карельски говорили…
— Да, в своей семье говорили всегда по-карельски, все по-карельски и говорили. Потому что были карелы все родители и бабушки, и все карелы. И вообще наша эта сторона были все карелы. Был сельский совет, была половина, меньше … больше было карелов чем русских в сельском совете. Но мы и говорили всегда по-карельски, а когда в школе учились, так пришли там, русские пришли, и мы тут пошли. Но уже когда в школе учились, уже более-менее, уже все по-русски были, по-русски говорили.
— А можно ли было в школе по-карельски говорить?
— Говорили, что нужно говорить по-русски.
— А дома?
— А дома мы говорили по-карельски.
— А вот с другими детьми в деревне?
— С другими детьми в деревне тоже, все карелы были. Даже были русские у нас, и все равно они карельскому научились, с нами говорили по-карельски… Вот был у нас директор этот… это, Александр Степанович Нечаев был. Были они русские, семья была, все равно дети все по-карельски говорили, научились, когда к нам сюда приехали, и по-карельски говорили.
— А какая жизнь была в деревне раньше?
— В деревне в то время жизнь, конечно, не была хорошей, потому что видели и голод. Я даже помню, когда у меня… В пятьдесят третьем году умер Сталин, мы с сестрой, тетя, с тетей своей, копали мерзлую картошку, собирали уже на поле, уже вес… Снег уже растаял. Пришли домой, принесли ее. Помыли. У бабушки не было даже и муки хорошей что-то… И затопила печку и пекла из этой картошки, из мерзлой, из мерзлой картошки вот пекла бабашки. Я всегда всю жизнь думала: «Вот вырасту, буду всегда эти бабашки есть.»
— А как их пекут?
— Так вот это, как пекут? Собираем мерзлую картошку, она совсем уже превратилась вот как тесто. Помоешь. Эта вся шкура, вот эта, кожа, кожуру снимешь эту, кожуру, немного муки, соли и в печке на сковороде пекли ее. И всегда говорит: «Лучше, вкуснее бабашек нет.» А еще, а эта, а баба Настя пекла она… Всегда делала дома крахмал, терла картошку. И вот она крахмал оставит, а из отжимков тех, из отжимков она пекла тоже бабашки. И я всегда говорю: «Вкуснее их нет! Вырасту, буду всегда картофельные бабашки печь.» Вот!
Конфет тоже не очень было. Но у нас баба Настя была очень, как сказать, она очень любила внуков, а мы были старшие внуки. Она обычно печку затопит, всю выметет из печи золу. Принесет свеклу, очень много она выращивала. Она свеклу принесет, поставит в печку на день. Свекла запечется. Вечером достанет. Я с ней свеклу чистила, всякие фигурки вырезаем, положит на противень. На следующий день она это все подсушит в печи. И лучше этих конфет у нас не было. Вот так что по-всякому.
Но наша бабушка Настя была, вообще она такая… Ее в деревне все любили. Она, она, во-первых, она была хорошим костоправом. Но она переломы не лечила, если вывихи или что, она хорошо лечила. К ней вся округа ходила. И потом, она как… Она вообще была такой человек… Она, например, если она делает сначала пиво, после пива она делает квас. Стояла у нее большая, эта, бочка просто. И к ней зимой каждый вечер вся деревня с бидончиками ходила за квасом.
У нее… Она выращивала очень много огурцов. У нее под кладовкой стояла кадка на тридцать два ведра. Она их солила, вот раньше солила по четыре ведра и туда всегда складывала. Но она никогда их не замораживала, огурцы. Каждый день она, печь истопится, она нагревала камни, туда опускала. Огурцы никогда не замерзали. И вся деревня, каждый… ходили за ее огурцами. Она всю деревню обеспечивала, ходили… Она каждого… в этом отношении… Я очень хорошо помню, что всегда, если мы вот собираемся все свои, нас ведь много, пятеро нас. Собираемся вместе, так всегда вспоминаем бабушкины и конфетки, бабушкины огурцы…
Потом они завели пчел. Вот у них было, если обычно бабушка скажет: «Сегодня не приходите с утра!» Вечером затопит двух- трехведерный самовар, на улице поставит столы, только скажет: «Принесите из дома хлеба!» Не было, было трудно, хлеба не было. Так вот она поставит и, значит, меда поставит всякого, и в сотах, всякого. И все кто… И ни один человек мимо не проходил, чтобы его не угощали, обязательно. Всех детей, всех собирала и всех кормила постоянно, всех. 100
Ирина Новак:
— Еще моя бабушка, которая русским языком владела очень слабо, по-русски говорила «Он пришла» или «Она пришел», и до сих пор в карельских деревнях можно встретить карелов, для которых карельский язык является родным, а русский все-таки выученный, и вот эта русская категория рода так и не отложилась у них в голове.
Татьяна Пашкова:
— Синтаксис карельского языка еще слабо изучен. Сейчас мы с коллегой обратились к этой теме и хотим ее усилить. Конечно, есть изданные учебные пособия и учебники, но они все-таки пишутся больше для того, чтобы было понятно, как надо говорить, а именно разобраться, почему такое происходит в языке? Почему карелы заимствовали союзы из русского языка? Такие моменты в карельском языке требуют своего исследования и сопоставления с другими — и с русским, и с вепсским языком.
Отгадки в конце! (Подсказка: все отгадки можно найти в избе.)
1. Mečässä kasvau, seinässä seisou — «В лесу растет, в стене стоит»
2. Pellot s’oklaset, ojat puiset — «Поля стеклянные, межи деревянные»
3. Pieni mies pilleröini kaikki helmat kaččelou — «Маленький мужичок все подолы пересмотрит»
4. Kun ruvetah syömäh, niin puetah; kun heitetäh, niin riisutah — «Начинают есть — одевают, кончают — раздевают»
5. Hyppiy-koppiu ta yhteh čuppuh čurvistuu — «Попрыгает-поскачет да в одном углу присядет»
Ирина Новак:
— Некоторые, приступая к изучению языка, виртуозно пользуются этой системой и, не зная карельского слова, прекрасно используют русское. Например, вчера сын у меня взял мандарин и говорит: «Я знаю, как это сказать по-карельски: mándariina». Он перенес ударение на первый слог, удлинил ударный гласный русского слова и добавил гласный в конце. Я говорю: «Ну правильно, ты уже освоил особенности изменения слов, для того чтобы использовать их дальше в карельском».
Светлана Нагурная:
— Лексикографические издания крайне востребованы в современной жизни. Мы довольно часто ездили в экспедиции, собирали информацию по языковой ситуации, по владению, функционированию карельского языка: где, в каких сферах он применяется. И нас постоянно спрашивали: «Когда же появятся словари?» Когда они появились, спрашивали: «Когда они будут переизданы?» Потому что сейчас это действительно наиболее востребованные издания.
Андриан Влахов:
— Мы были в поселке Пряжа, там довольно большое количество карелов проживает до сих пор. Выходим из этнокультурного центра, а мимо нас идет молодая мама с детьми в коляске и кричит на детей по-карельски, воспитывает. Вот это живое использование языка. Для объективности картины все-таки скажу, что такие истории скорее исключение, чем правило.
Андриан Влахов:
— Мое наблюдение и мое мнение состоит в том, что вопрос выживания самого карельского языка и карельской культуры — более острый и насущный, нежели вопрос различения диалектов. Конечно, некоторое желание стать полностью самостоятельными идет вразрез с этим трендом, тормозит усилия по возрождению языка. Нет общекарельских ревитализационных проектов, есть раздробленные локальные вещи.
Светлана Нагурная:
— Знаете, что меня поражает? Я своими глазами видела эти малюсенькие берестяные грамоты, где зафиксированы первые карельские слова. А сейчас — заглянуть в тот же «ВКонтакте», там множество групп создано на карельском и с использованием карельского. И они пользуются большой популярностью. Очень активные. Караоке на карельском, рэп на карельском — чего вы там только не увидите! Поэтому для меня, наверное, вот это самое удивительное — что карельский язык и карельская письменность прошли такой исторический путь от берестяных грамот до языка интернета.
Тимур Копырин:
Mina elän Petroskois. Se on Karjalan tazavallan piälunnu. Tänävuon Petroskoi on kolmesadua seiččeitoistu vuottu, a Karjalan tazavaldu on sada vuottu. Oma linnu on ylen čoma. Se on kaikis suurin linnu tazavallas. Täs eletäh kaksisadua yheksakymmen kaksi tuhanzii hengie. Petroskois on vähä karjalaizet, sentäh täs vaigieh kuulta karjalan kieli. Sanotah, što linnas rahvas on buuriško da juro, ga tozissäh se on ei oigieh. Petroskois puaksuh on pilvežy, da myö nähtämmo päiväine vaiku kezäl, ga myö emmo ole pahas mieles. Linnas on äijy mašinoi da avtoubussoi. Myö olemmo äijy laukkoi, syöndykohtii, školii, bol’niččoi, kinozualoi da hoteloi linnas. Minä suvaičen eliä Petroskois, sikse se on kaunis da ylen hyvä linnu. Minä uskuon, što minun roindolinnu roih ihastuttua sijallizen rahvas da oma ad’voloi.
Я живу в Петрозаводске. Это столица Республики Карелия. В этом году Петрозаводску 317 лет, а Республике Карелия — 100. Наш город очень красивый. Это самый большой город в Карелии. Здесь живет 292 тысячи человек. В Петрозаводске мало карелов, поэтому здесь трудно услышать карельский язык. Говорят, что в городе народ мрачный и угрюмый, но на самом деле это неверно. В Петрозаводске часто пасмурно, и мы видим солнце только летом, но мы не унываем. В городе много автомобилей и автобусов. У нас в городе есть много магазинов, кафе, школ, больниц, кинозалов и отелей. Мне нравится жить в Петрозаводске, потому что это красивый и великолепный город. Я надеюсь, что мой родной город будет радовать местных жителей и наших гостей.
Отгадки
1. Дверь
2. Окно
3. Порог
4. Стол
5. Веник
Вы сможете увидеть эту публикацию в личном кабинете
Вы сможете увидеть эту публикацию в личном кабинете
Вы сможете увидеть эту публикацию в личном кабинете
Вы сможете увидеть эту публикацию в личном кабинете